Так уж сложилось в истории современной России, что путь в Кремль всегда лежал через Чечню. В этом состоит не только особенность, но и трагедия исторического процесса, потому что любая фигура, претендующая стать лидером России, должна была предъявить обществу свое желание и способность решить чеченскую проблему. И это не теория.

Взять, к примеру, всех предполагаемых преемников главы государства, кандидатуры которых до последнего рассматривал президент Ельцин.

Александр Лебедь со своим Хасавюртовским соглашением. Борис Немцов со своим миллионом подписей против чеченской войны. И у того и у другого Чечня — это был осознанный и сильный ход, заявка на российское лидерство.

Кстати, одно время и меня аналитики называли потенциальным преемником, наверное, потому, что я тогда тоже был погружен в дела республики. В шорт-листе потенциальных «наследников» был и Сергей Степашин, который во всех своих должностных ипостасях занимался северокавказскими проблемами.

А самый очевидный пример — состоявшийся преемник, ныне действующий глава государства Владимир Путин, который стал президентом, решительно применив силу во время конфликта в Дагестане и в Чечне.

Но у этой закономерности есть и другая сторона: если путь в Кремль лежал через Чечню, то путь на место лидера Чечни лежал через Москву.

И эти оба обстоятельства по факту мешали решить чеченскую проблему по существу. Как только кому-то удавалось реально что-то сделать, чтобы притушить чеченский конфликт, вспыхивали политические интриги в Кремле, и все с трудом достигнутые договоренности срывались.

То есть чеченская проблема была способом решения главной политической задачи — заполучить в свое распоряжение Кремль, а вопрос о реальном урегулировании ситуации в вечно бунтующей и жаждущей по-своему понимаемой свободы Чечни откладывался на потом.

Получалось, что если удастся утихомирить Кавказ, — отлично, если нет, — хуже, но тоже не беда, поскольку главное — заполучить в руки страну. А уж с Чечней можно будет разобраться попозже. То есть вопрос о власти при решении данной проблемы всегда был первичен. В чем была главная цель и смысл Хасавюртовских соглашений генерала Лебедя? Мир в Чечне — вторично. А первично — претензии на российский трон.

На президентских выборах 1996 года Александр Лебедь поддержал Ельцина и обменял эту поддержку не на пост вице-президента, который мы своевременно убрали из Конституции, а на пост секретаря Совета безопасности. Я знаю, что Борис Николаевич предлагал ему тогда пост министра обороны, но Лебедь отказался, видимо, не хотел погружаться в сложные вопросы военной реформы. После своего назначения Александр Иванович ничем иным, кроме как попыткой решить чеченский вопрос, больше не занимался. И подписанные им 31 августа 1996 года Хасавюртовские соглашения, которые де-факто, а в значительной мере и де-юре признавали самопровозглашенную Республику Ичкерию отдельным от России государством, — главное свидетельство и подтверждение изложенного выше. Уверен, что у генерала Лебедя в мозгу занозой сидела мысль: неважно, что там написано в этом соглашении. Деталями будем заниматься потом. А сейчас — остановлю войну и на белом коне въеду в Кремль.

Или вот те же миллион подписей против войны в Чечне, с чемоданом которых молодой нижегородский губернатор, любимец президента и на тот момент явный кандидат в преемники Борис Немцов приехал к Ельцину. Метода другая, чем у Лебедя, но суть та же.

Разве Немцов не понимал, в чем природа этой войны — политическая, историческая и прочая? Прекрасно понимал. Поэтому-то он уже тогда таким образом сделал попытку выйти на первую роль федерального уровня. Просто он придумал другой способ «замирить Чечню» и решить целевую задачу: Чечня — Москва — Кремль.

Я Бориса про эту его схему прямо спрашивал, а он и не отрицал особо. Однако стратегия «остановить войну в Чечне через протест россиян» не удалась.

Но дело не в этих деталях, а в том, что факт остается фактом: судьба российского трона решалась не в Москве, а в Чечне.

Что касается Владимира Владимировича Путина, то тут ситуация выглядела несколько иначе. Сначала Борис Николаевич передал ему трон, а вместе с троном и историческую необходимость решить чеченскую проблему. И нужно сказать, что он ее решил. По-своему, конечно. Так, как мог. Но решил. С помощью личных договоренностей и больших денег страна получила-таки передышку. Полыхавший Северный Кавказ сегодня только дымится, а если где что-то вспыхнет, то «пожарные» быстро зальют. И если честно, то и этот не слишком надежный мир — это уже прекрасно в такой сложной истории. Но очевидно, что многие застарелые проблемы не исчезнут и через десять, и через пятьдесят лет. То есть вопрос Кавказа в целом и Чечни в частности — это одна из тех проблем, которая, как хроническая болезнь, до конца не вылечивается: есть периоды ремиссии и есть обострения. Слава богу, что уже столько лет мы имеем ремиссию. Хотя сегодня этот мир оплачивается очень большими бюджетными деньгами. И не только ими. Но тут никуда не денешься: за всё надо платить — за мир, за территориальную целостность, за относительный порядок.

Пока эта проблема решена. И как долго будет длиться это «пока»? Думаю, пока Путин и Кадыров находятся в жесткой связке. Ведь у нас по традиции все строится не на принципах, а на личных договоренностях. Поэтому ситуация остается стабильной, пока остаются те, кто договаривался. Придет кто-то новый — все может «обнулиться».

От региональных кризисов, в том числе под национальными и религиозными знаменами, не застраховано ни одно современное государство, даже самое стабильное: испанские баски, итальянский север, проблема католической Ирландии, курды в Турции, Северный Кипр, Квебек в Канаде. Перечислять можно долго. За десятилетия в мире сложился достаточно разнообразный и эффективный опыт урегулирования региональных конфликтов. И казалось бы, наше многонациональное государство вполне могло научиться учитывать чужие ошибки, чтобы не совершать собственных. Но этого, к сожалению, не случилось: Северный Кавказ и Россия вступили на свой собственный трагический путь.

Видимо, прав был Лев Толстой, когда писал, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Типичный региональный кризис — чеченский — оказался для молодого демократического государства по-настоящему неожиданным. Он стал испытанием на прочность нашей федеральной власти, нашей правовой и политической системы, всего нашего общества. И к сожалению, результаты этого испытания оказались неутешительными.

За ошибки, безволие, безответственность и неготовность принимать и проводить согласованные решения государству пришлось расплачиваться кровью своих граждан, расплачиваться своим авторитетом и опасностью новых потрясений.

Почему же чеченский кризис оказался настолько острым и трудноразрешимым? Почему федеральные власти так долго не могли его урегулировать?

Если на время отставить в сторону эмоции и обратиться к фактам, то немедленно высветится главная особенность чеченского и всех остальных российских этнополитических кризисов, а именно: предельная сложность и запутанность политической, экономической, правовой, психологической и других составляющих. Поскольку центру не удавалось четко диагностировать ситуацию, то и методы, соответственно, грешили неточностью, отсутствием адресности, а значит, и неэффективностью.